ВВП и ШПД — а есть ли все-таки взаимосвязь?

Леонид Коник в своей июльской колонке в журнале «Стандарт» поднял, на мой взгляд, очень важную тему. Уже стало общепринятым довольно спорное утверждение, что «каждые 10% проникновения ШПД увеличивают ВВП на 1,38%, в частности за счет повышения производительности труда». А есть ли все-таки связь между динамикой ШПД и ВВП? Влияет ли уровень проникновения ШПД на производительность труда и рост ВВП? Или, как утверждает Леонид, скорее наоборот: рост ВВП вызывает рост доходов населения и, как следствие, увеличение потребления, в том числе услуг ШПД?

Если кратко, то пока скорее второе. Но очень важно, что возможно и первое. Причем не в недостижимом «светлом будущем» и не где-то в «развитых экономиках», а именно в России, и буквально здесь и сейчас.

Мое утверждение, также весьма спорное с позиций сложившихся стереотипов, несомненно, требует пояснений. Для начала давайте закончим с ШПД как потребительским сервисом. Да, сейчас домашний ШПД (70% от всех ШПД-подключений) используется, как правило, для доступа к развлекательному контенту и сервисам, причем, в основном, бесплатному. И по этой незамысловатой причине на динамику ВВП влияет ровно на величину увеличения объема потребления услуг ШПД, помноженную на «вес» этих услуг в ВВП, который исчезающе мал. Да и офисный ШПД, как ни стараются сисадмины, пока используется также в основном для этих целей.

А может ли уровень проникновения ШПД влиять более существенно, с мультипликатором, на те самые проценты от ВВП?

Да, может. Каким образом? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, какова структура ВВП РФ и каков уровень производительности труда, поскольку повышение этого уровня и является основным потенциалом роста ВВП. Для начала о производительности труда: она в 4-5 раз ниже чем в США и Европе. Налицо резерв кратного роста ВВП, причем при использовании уже имеющихся ресурсов и инфраструктуры. Более того, есть прямая взаимосвязь между производительностью труда и качеством жизни: чем выше производительность, тем выше качество жизни. Поэтому более насущной задачи для нашей страны, отличающейся и крайне низким качеством жизни и низкой производительностью труда, чем ее повышение, сложно себе представить. Но поскольку задача эта представляется такой же неразрешимой, как и извечный вопрос «кто виноват и что делать?», то для создания видимости ее решения весьма распространены попытки «притянуть за уши» какой-либо показатель, например уровень проникновения ШПД, к этому вопросу.

Стереотип о неразрешимости этой проблемы базируется на так называемом сырьевом проклятье: мол, все дело в разной структуре ВВП России и развитых стран. Якобы в России львиную долю ВВП формирует материальное производство, причем, в основном, низких переделов (сырьевое), и поэтому повышение производительности труда невозможно без радикального обновления основных фондов, что требует десятилетий и гигантских финансовых, материальных и людских ресурсов, которых просто нет.

Но это именно стереотип, причем ошибочный. Если верить данным Росстата за 2011 год, то суммарно отрасли нематериального производства уже формируют 60% ВВП РФ. Более того, в крупных городах, например в Москве, услуги составляют более 80% ВРП, что соответствует структуре ВВП США.

А вот дальше еще интереснее. Если рассмотреть производительность труда в отраслевом разрезе, то мы увидим, что наиболее «отстающие» отрасли – это, как ни странно, именно отрасли нематериального производства, а отнюдь не добыча сырья! Кстати, по данным недавно проведенного исследования, города РФ, где в структуре ВРП преобладают услуги, по качеству жизни проигрывают индустриальным городам Урала и Западной Сибири! Так, например, Москвы нет даже в пятерке лидеров. Хотя, казалось бы, все должно быть ровно наоборот. Это опять же к вопросу о взаимосвязи производительности труда (низкой в российской сфере услуг) и качества жизни.

А как повысить производительность труда? Разумеется, за счет повышения эффективности использования ключевых активов. А каковы эти активы в сфере услуг? Это – персонал и информация. И вот мы подходим к самому интересному. А как сейчас организована работа персонала с информацией? А вот так: в сфере услуг до сих пор используются принципы организации труда преобладавшего ранее в мегаполисах материального производства — работник должен перемещаться к средствам производства, а потребитель – к местам продажи товаров и услуг.

Однако в сложившихся в мегаполисах реалиях — жилье на периферии, офисы в центре, запредельный перегруз транспортной инфраструктуры — наиболее эффективной для сферы услуг является обратная модель доставки средств производства к работнику и перевод на дистанционный принцип части или, в некоторых случаях, всего процесса оказания услуг.

Ну, хорошо, а в чем проблема-то? Взяли бы, да и перевели, благо уровень проникновения того же ШПД позволяет. Но проблема состоит в том, что до сих пор не менее 80% корпоративных данных, необходимых для оказания услуг, хранятся и обрабатываются локально, то есть они привязаны к конкретному оборудованию конкретного рабочего места. И чтобы работать с ними, персоналу и потребителям именно до этого рабочего места требуется добраться.

Более того, даже если все находятся на своих рабочих местах, фрагментарность данных и их «разбросанность» по многим тысячам рабочих мест делает невозможной организацию в рамках единого производственного процесса должного информационного обмена как в рамках одного предприятия или организации, так и между ними. К чему это приводит, мы каждый день наблюдаем и сами в этом процессе участвуем как со стороны потребителя услуг, так и со стороны производителя. Наглядный пример – социальные услуги (медицина, образование), кардинальным образом влияющие на качество жизни.

Так вот, если верить данным ВОЗ, наша медицина по обеспеченности населения врачами и койко-местами в стационарах в 1,5-3 раза превосходит американскую. То есть с ресурсами полный порядок. Но как они используются?

Тот, кто хотя бы раз сталкивался с этим, знает как – цензурной лексикой этого не выразить, к сожалению. Причем в этом мнении едины и пациенты, и медицинский персонал. Говоря академическим языком – эффективность всего процесса лечения кардинальным образом зависит от своевременной и правильной постановки диагноза, ведь методики лечения подавляющего большинства заболеваний хорошо стандартизированы и практически одинаковы в разных странах, одинаково и оборудование, и лекарственные препараты. А вот диагностика – это действительно искусство, которым владеют очень немногие, требующее как обширных знаний и зачастую уникального опыта, так и доступа к самой разнообразной диагностической информации. А от эффективности организации работы этих немногих, в сочетании с жестким процессом контроля за действиями остальных, включая пациентов, как раз и зависит та самая производительность. Именно для этого и требуется отделить данные от рабочего места, сделать их актуальными и непротиворечивыми, а главное – доступными для всех участников процесса лечения, при, разумеется, соблюдении всех требований ИБ.

Пример: если в США, которых мы оставили далеко позади по врачам и койко-местам, но при этом катастрофически отстаем в вопросах той самой доступности информации, средний период «дожития» после постановки онкологического диагноза составляет 15 лет, то в России 3-4 года! Причина именно та самая – несвоевременная постановка корректного диагноза, отсюда – неправильное и несвоевременное лечение. Причем нетрудно заметить, что на оказание этих самых в пять раз менее качественных услуг в России затрачивается существенно больше людских и материальных ресурсов, чем в США. С образованием ситуация схожая. С обеспеченностью местами в начальной, средней и высшей школе все на уровне развитых стран, а вот результаты в массе своей плачевны.

Причина ровно та же самая: качество процесса обучения крайне неравномерно, поскольку кардинальным образом зависит от квалификации преподавателя. Родители вынуждены возить детей в «сильную» школу на другой конец города, при наличии школы в их дворе. Как расширить доступ к качественному образованию? Только дистанционно, причем интерактивно. Так, например, Гарвард и Массачусетский технологический университет запустили интерактивную облачную платформу онлайн-обучения EdX, рассчитанную на миллион (!) учащихся. Для сравнения, в России 7 млн студентов, а ежегодно оканчивает школу менее 900 тыс. выпускников. Но вернемся в нашу действительность.

Так что же требуется для изменения ситуации в России? В том-то и дело, что ничего невозможного. Во-первых, изменение принципов организации труда, включая корректировку бизнес- и производственных процессов, процедур, должностных инструкций и т.п. Во-вторых, трансформация ИТ-инфраструктуры, виртуализация всех ее компонент, готовность к практическому использованию необходимых технологий и оборудования. В-третьих, наличие базовой ИКТ-инфраструктуры.

Выполнение первого пункта требует лишь воли и решимости руководства предприятий и организаций, в ряде случаев – воли госчиновников. Второй пункт относительно несложно реализуем. А вот последний, но отнюдь не по значимости пункт, – это и есть, в частности, уровень проникновения ШПД. Именно широкополосного доступа, поскольку, как показывает практика, минимальная емкость канала для полноценной удаленной работы должна быть не менее 0,3 кбит/с на пользователя.

Стоит отметить, что идея потребления ИКТ-услуг по аналогии с коммунальными отнюдь не нова и восходит своими корнями аж к 60-м годам прошлого века. Но именно неготовность глобальной телекоммуникационной (в то время — телефонной) инфраструктуры к передаче больших объемов различного вида данных с требуемым качеством привела к расцвету концепции высокопроизводительных рабочих станций, не зависящих или минимально зависящих от глобальной сетевой инфраструктуры, и соответствующей архитектуры прикладного ПО — монолитной либо клиент-серверной для локальных сетей.

С переходом на IP как единую среду передачи всех видов данных, развертыванием мощных опорных сетей и сетей доступа ситуация начала кардинальным образом меняться. Уже сейчас уровень проникновения проводного ШПД превышает 40% по России и 80% по Москве, беспроводной 3G ШПД доступен практически во всех городах и поселках, за исключением отдаленных труднодоступных районов.

Просто для сравнения, если за год прокладывается 79 тыс. км оптоволоконных сетей и еще 90 тыс. км цифровых РРЛ, то за последние 15 (!) лет протяженность дорожной сети выросла лишь на 4 тыс. км (менее чем на 300 км в год). Разумеется, дороги строить сложнее и дороже, чем прокладывать кабели и устанавливать вышки, но не в тысячу же раз! Так зачем заставлять людей перемещаться к данным по многократно переполненным транспортным артериям, если можно переместить данные из сети облачных ЦОДов к людям по тем самым ВОЛС, ЦРРЛ, 3G/4G и пр.?

И еще очень важный момент: конкурентоспособность отечественной продукции и услуг по соотношению цены и качества, мягко говоря, невысока. Именно поэтому мы имеем столь неравномерную структуру ВВП: преобладают добывающие отрасли и сфера услуг, продукцию которых в нашу страну либо бессмысленно (ТЭК), либо невозможно (услуги) импортировать. А почти все отрасли материального производства высоких переделов, продукцию которых легко заменить на произведенную в других странах, задавлены импортом.

Проще говоря: вы можете купить импортный автомобиль, но заправлять его вы будете отечественным бензином и обслуживать в местном автосервисе. Но по мере трансформации Интернета из гипертекстовой информационной среды в универсальную среду предоставления самого широкого спектра услуг появляется возможность как импорта последних, так и переноса в Интернет части процессов, связанных с формированием и предоставлением услуг. То есть некоторые услуги теряют присущую им жесткую территориальную привязку, а уже свершившееся вступление России в ВТО делает невозможным принятие протекционистских мер по отношению к импорту услуг.

Под удар попадают такие отрасли сферы услуг, как торговля (формирует 19% ВВП РФ), финансовые услуги (4%), образование (3%), отчасти здравоохранение (4%), телекоммуникации и распространение мультимедиаконтента. Из этого следует, что если заниматься только развитием ШПД и не предпринимать других указанных выше действий, то уже в обозримом будущем мы получим отнюдь не рост ВВП, а его обвальное падение, с перемещением миллионов рабочих мест сферы услуг в страны с более адекватным организационно-технологическим климатом. Одно утешает – в этом случае проблема пробок на наших дорогах решится сама собой.

Александр Герасимов    http://comnews.ru/